Парад картофелекопалок

Надо ли доказывать, что суверенитет Беларуси в составе СССР был бутафорским? О политической самостоятельности Минска в те времена и речи не было. Но логика нынешних чинов понятна. 3 июля — дата на 100% советская, близкая им ментально.

3 июля — дата, конечно же, не абы какая. Представляю, как пыльные Т-34 осторожно вползали в разбитую столицу (было полно мин, и еще огрызались остатки немцев); как, не веря своим глазам, выглядывали из развалин чудом уцелевшие жители.

Потом на картинах соцреалистов все это вылижут до состояния некой праздничной демонстрации: флаги на танках, многолюдье, девушки с букетами… Конечно, на самом деле все выглядело иначе — более тревожно, дымно и кроваво. Но факт то, что — да, это было событие.

При этом с детства отпечаталось: 3 июля — день освобождения Минска от немецко-фашистских захватчиков. Так писали в учебниках, газетах, календарях. Нынешнее белорусское руководство решило придать дате более величественный статус. Но тянет ли она, при всем уважении к жертвам и подвигам, именно на «День независимости»?

Если перейти с героического пафоса на прагматичный лексикон политики, то дело выглядит так: в то жаркое лето 44-го Сталин восстановил контроль над Беларусью. А еще точнее — восстановил Советскую Белоруссию.

Надо ли доказывать, что суверенитет нашего края в составе Советского Союза был бутафорским? Сталину, конечно, был выгоден лишний голос в ООН. Но на практике БССР существовала лишь как административная единица. К тому же шла тотальная русификация.

В принципе, ее запустили еще на рубеже 30-х, когда стали под корень вырубать национальную элиту. А после войны сюда хлынул поток русскоговорящих: номенклатура, которую бросали «на укрепление кадров», люди в погонах (Краснознаменный Белорусский военный округ — ударный кулак в вероятной войне с Западом!) и т.д.

С другой стороны, город (прежде всего — фантастически выраставший Минск) стал всасывать деревенское население, которое стыдилось «неправильной» речи и быстро переходило на универсальный язык советской империи (с неистребимым, однако, твердым «ч»).

И дело не только в утрате языка. Катастрофически быстро формировалась безликая ментальность «совка»: «Мой адрес — не дом и не улица, мой адрес — Советский Союз».

Ну, а интеллигенция после разгрома «нацдемов» сидела как мышь под метлой. Конечно, славить партию и ее вождей дозволялось и на «матчынай мове». Более того, дозированный, идеологически выдержанный этноколорит — всякие там фольклорные пляски, выставки соломки и льняных рушников, «Песняры» с «Беловежской пущей» и т.п. — даже поощрялся.

Хотя при этом Москва (показательна речь Хрущева на ступеньках БГУ) всячески хвалила белорусов за стремление следовать в авангарде запланированного коммунистами слияния наций. И «тутэйшае» начальство из кожи вон лезло, доказывая свой продвинутый интернационализм.

О политической самостоятельности Минска в те времена и речи не было. Любую мелочь надо было согласовывать в белокаменной, везя туда пузыри «Беловежской». Недавно вот показывали документальный фильм, как при Машерове создавали комплекс «Хатынь».

Оказывается, колоссальный проект пришлось проводить по бумагам как некий «мемориальный знак». Иначе довелось бы испрашивать согласия Центра, а это еще бабушка надвое сказала!

К слову, потом министр культуры СССР Фурцева, говорят, предлагала снести мемориал бульдозером: видите ли, оглушенный горем старик с мертвым мальчишкой на руках не вписывался в ее понимание социалистического искусства!

А вот вам анекдотичный случай из моей журналистской практики времен перестройки. В одной из статей автор этих строк (горбачевская гласность уже работала!) упомянул о праве республик на выход из СССР. Вскоре редакцию навестил «человек в штатском». Его, в частности, интересовало, как я докатился до такой крамолы. Ваш покорный слуга развернул перед бойцом невидимого фронта Конституцию СССР. Вот, статья 72: «За каждой союзной республикой сохраняется право…». Визитер из грозной конторы выпал в осадок.

Чувствуете юмор? Этому защитнику устоев и в голову не пришло заглянуть в Основной закон. Потому что он был пустой бумажкой. И все знали: в реальности республики — на железной цепи у Москвы.

Логика нынешних отечественных чинов понятна. 3 июля — дата на 100% советская, ментально близкая. Уже далеко не каждый обыватель и помнит, что в 1992-96 годах День независимости официально праздновался 27 июля, в честь принятия Декларации о государственном суверенитете. Но и эта дата, и тем паче годовщина БНР 25 марта показались Лукашенко чересчур «националистическими». Так что приспособили под главный праздник страны одну из вех Второй мировой.

В прошлом году часть оппозиции, подняв на щит лозунг диалога с властью, попробовала интегрироваться в празднование 3 июля. Сажать активистов не стали. Переписав паспортные данные, милиция великодушно всех отпустила: ладно, праздник все-таки!

Зато нет вопросов к мутноглазой публике, шатающейся в этот день в обнимку друг с другом и с циклопическими бутылями пива. Социально близкий элемент гуляет?

Поскольку сконструировали этот праздник «независимости» искусственно, то и стилистика соответствующая. Много стиля милитари (дата ведь в принципе военная!). Этот перекос пытаются уравновесить «мирной» безвкусицей (типа парада косилок и картофелекопалок), призванной символизировать созидательный труд белорусов.

А также много сырых шашлыков, пивных ароматов и попсы в неофициальной части.

Независимой Беларуси еще предстоит создать свой настоящий календарь и свою стилистику великих дат.