Геннадий Федынич: Граждане Беларуси заслуживают лучшей жизни

Пружина не может бесконечно сжиматься, считает лидер профсоюза.

Лидер Белорусского профсоюза работников радиоэлектронной промышленности Геннадий Федынич рассказал «Салідарнасці», как Владимир Семашко прислушался к его совету, при каких обстоятельствах он чуть не уволил Сергея Сидорского и почему рабочие сегодня не выходят на площадь.

– Геннадий Федорович, из какой вы семьи? Где учились?

– Я родился в деревне Ракитница на Брестчине. Мама работала учительницей начальных классов, отец – рабочим совхоза. Папа очень рано умер, в 40 лет, поэтому мама одна воспитывала нас со старшим братом. В 16 лет я окончил среднюю школу, поработал в совхозе, стал студентом и окончил Белорусский политехнический институт.

По распределению попал в Конструкторское бюро точного электронного машиностроения (КБТЭМ) научно-производственного объединения «Планар». Был инженером, затем старшим инженером. На общественных началах – председателем цехового профсоюзного комитета. Затем, впервые в истории Беларуси, – всеобщим тайным голосованием всего трудового коллектива (а не на конференции) был избран председателем профкома. После судьба меня свела с Белорусским профсоюзом работников радиоэлектронной промышленности (РЭП), который я возглавил в 33 года. На тот момент я был самым молодым председателем профсоюза в истории Федерации профсоюзов Беларуси (ФПБ).

– В каком году вы почувствовали, что экономическая ситуация в стране резко ухудшается?

– В конце 80-х годов. Об этом можно было судить по тому, как часто рабочие ходят в столовые. Если начали брать «ссобойки», значит дела плохи. Часть заработной платы выдавали товарами, которые предприятие вместо денег получало по бартеру. Критическими я считаю 1992-1993 годы. Союз развалился, товары продавать некуда, предприятия, работавшие на оборонку, переходили на выпуск мирной продукции, реализовать которую также было проблематично.

– Заводы действительно остановились?

– Действительно. Хорошо помню, как Александр Лукашенко при мне обещал их запустить и как люди реагировали на это.

Вообще впервые я его увидел в Верховном Совете, где рассматривался вопрос о размере минимальной зарплаты. Станислав Шушкевич вел заседание. А мы, лидеры больших профсоюзов, недовольные предлагаемой суммой, пришли с листовками с призывом проголосовать против. В то время лидеры крупных профсоюзов имели спецпропуска, по которым могли беспрепятственно посещать заседания Верховного совета и специалистов правительства. Лукашенко проявил инициативу и стал помогать раздавать листовки депутатам.

Во второй раз я увидел его во время предвыборной кампании-1994. Мы объездили почти всех кандидатов с приглашением выступить перед активом Федерации профсоюзов. Позняк был где-то занят, у Кебича в приемной сидела вся республика, Новикова не нашли... В итоге пришел со своей командой один Лукашенко.

Так получилось, что в президиуме с ним оказался только я. Зал был набит битком. И когда он сказал «я запущу заводы», по рядам прошел шорох, потому что часть предприятий в то время работала по три дня в неделю, а некоторые действительно вообще простаивали. На людей эти слова произвели сильное впечатление.

Третий раз мы встретились с Лукашенко, когда он официально был избран президентом и пришел по приглашению на пленум Федерации профсоюзов. Согласно повестке я готовился к выступлению до перерыва. Но почему-то до перерыва мне выступить не дали. А после него вышел президент и выступил с предложением, чтобы мы были чуть ли не его правой рукой на предприятиях. Сразу после этого мне дали слово. Представьте, какое было мое удивление. Я подготовился к одному докладу, а тут, пока шел с места к трибуне, пришлось думать, как отвечать на его посыл. Я ему сказал: «Нет, полпредами вашими на предприятиях мы не будем. Мы можем быть только полпредами рабочих людей и членов профсоюза». В зале стали аплодировать.

– Профсоюз работников РЭП был создан в 1990 году. В первые годы вы чувствовали себя в оппозиции к власти?

– Как вам сказать... В свое время нам удалось молодого Александра Добровольского, работавшего инженером-конструктором в КБТЭМ, наперекор власти провести в народные депутаты СССР. Да, меня вызывали в райкомы, говорили: что вы творите, у нас есть наладчик с «Интеграла»! Помню, как художники за ночь нарисовали портрет Добровольского размером два на четыре метра, который утром повесили на проходной КБТЭМ вместо вывески названия предприятия. Вызвал директор: что вы повесили?! Но на все претензии мы отвечали, что у нас есть свой кандидат, что занимаемся предвыборной кампанией согласно закону. И нас не наказывали и тем более не сажали в тюрьмы за инакомыслие. В том числе потому, что трудовой коллектив был высокообразованный, интеллигентный и сплоченный. Достаточно сказать, что около 30% рабочих были с высшим образованием.

– Как так вышло, что в 2003 году на семинаре по вопросам идеологии для представителей местных органов власти Лукашенко назвал вас и Бухвостова оппозиционерами?

– В свое время профсоюз РЭП был самым крупным промышленным профсоюзом Беларуси и насчитывал 275 тысяч человек. Затем наша численность уменьшилась, но мы все равно могли влиять на настроение людей, выводили на акции по 15-20 тысяч человек. Конечно, властям это не нравилось.

Так вот, на встрече с Лукашенко, куда я и Александр Бухвостов были приглашены, тот сказал, что мы в лесу под Минском готовим штурмовые отряды для свержения власти. Это был прямой эфир. Какой-то деятель, сидевший рядом со мной, сразу отодвинулся... Мы написали записку: или начинайте следствие, или дайте нам выступить. Ни того, ни другого не сделали.

Все говорилось для того, чтобы уменьшить наше влияние на коллективы. Профсоюз РЭП был в Федерации профсоюзов Беларуси самостоятельным, мы не пытались заигрывать ни с нанимателем, ни с властью, а просто честно выполняли свою работу.

В свое время, если на предприятии были смертельные случаи и не соблюдалась техника безопасности, профсоюз мог инициировать снятие директора. С одной стороны, это было не дело профсоюзов, а с другой – нужно было как-то исправлять ситуацию, ведь директор за все отвечает.

Мы не махали шашкой наголо, но как-то за год сняли 12 директоров. В приемной профсоюза в свое время стоял будущий премьер-министр Сергей Сидорский, работавший в то время руководителем предприятия «Ратон» в Гомеле, и очень просил, чтобы его с работы не снимали. Мы пошли ему навстречу и дали строгий выговор.

– Сидорского тоже за несоблюдении техники безопасности могли снять?

– Да, за смертельный случай на производстве. Сегодня профосюз так поступить не может. Поменялось законадательство – все определяет контракт с Министерством промышленности.

Была интересная ситуация и с нынешним вице-премьером Владимиром Семашко. Когда он пришел руководить на «Горизонт», председатель профкома подошел ко мне и говорит: «Слушай, я не могу никак выступить на производственных оперативках – директор не дает слова! Ты мог бы с ним встретиться?».

И вот мы втроем встретились, сели за стол в кабинете Семашко. Я предложил: давайте договоримся, 15 минут выступаете вы, 10 минут – я и 15 минут – председатель профкома. Семашко стал говорить, прошли 15 минут, я сказал: все, время. И попросил, чтобы на каждой оперативке был слышан голос председателя профкома. Он удивленно спросил: «А что, я не даю слово?». «Ну, так получается».

Мы прояснили ситуацию, Семашко к совету прислушался.

– Вы сказали, что за последние годы численность вашего профсоюза подросла до двух тысяч человек. Почему люди идут к вам?

– В 2003 году был момент, когда нас проверяли различные контрольные инстанции. Это было результатом на публичное поручение Лукашенко разобраться с профсоюзом РЭП. Тогда работников предприятий, без их согласия, массово переводили в искусственно созданный профсоюз промышленности. Мы вышли из ФПБ и нас осталось чуть больше 600 человек. Но профсоюз выстоял.

Сегодня устав профсоюза РЭП позволяет быть членом организации работнику любой отрасли. Многие приходят, чтобы получить конкретную помощь. Мы анализируем коллективные договора на предприятиях и, если есть их нарушение, описываем рабочим алгоритм действий. Оказываем юридическую помощь. Есть разные случаи: незаконно уволили; отправили в отпуск и не дали средств; человек получил производственную травму, а администрация говорит, что она бытовая.

В 2012 году мы своим маленьким профсоюзом вернули людям через суды 1 млрд. 275 млн рублей. Это очень большая сумма, мы сами удивились. За 2014 год набежало порядка 300 млн рублей. Когда люди судятся, на заседания приходят не только наши юристы, но и другие члены профсоюза, желающие поддержать истца морально.

Но не хочу, чтобы считали, что сегодня профсоюз РЭП – это бюро добрых услуг, где оказывают бесплатную помощь. Что меня радует, большинство вступающих в профсоюз приходят к нам осознанно.

– Сегодня по всей стране предприятия переходят на трехдневку и четырехдневку. Как вы это оцениваете?

– Подавляющее большинство наших предприятий связано с экономикой России, и если там стагнация, то, естественно, продавать туда свои товары трудно. Это беда государства, которое, несмотря на все слова, не построило многовекторную экономическую политику. Не пускают где-то в дверь – лезь в окно.

Еще раньше стоило бы подумать, зачем работать на склады: сегодня все оборотные средства лежат там. Людей можно обмануть, и не раз, а экономику не обманешь.

– Многие вспоминают начало 90-х, когда возмущенные рабочие выходили на площади и требовали выплаты зарплат и улучшения экономической обстановки. Почему этого не происходит сейчас?

– Раньше было другое законодательство и действовали демократические принципы, такие как свобода собрания. Мы подавали заявку и получали соответствующее разрешение на проведение мероприятий. Сегодня даже на площади Бангалор не дают собраться.

За последние десятилетия трудовые коллективы значительно постарели. Ряд активных рабочих были уволены или вынуждены уехать на заработки в другие страны. В людях вместо уверенности в завтрашнем дне посеяли страх – за свою семью, за будущее своих детей. Государство смогло создать такую систему, чтобы рабочий человек постоянно думал, как дожить от зарплаты до зарплаты, а не о том, как заставить чиновников уважать законные права граждан. Но уверен, что пружина не может бесконечно сжиматься. Она к счастью, имеет свойство и разжиматься. Терпение людей не беспредельно.

– Год назад умер Виктор Ивашкевич. Что вас объединяло с ним?

– Виктор бы открытым и откровенным человеком. Мы близко познакомились, когда в 2011-м организовывали «Народный сход», а затем и кампанию по бойкоту парламентских выборов. Наверное, он тоже видел в нас искренность и желание работать на благо людей труда. Его очень не хватает.

Еще в молодости, работая в стройотряде в Сибири, он подхватил вирус гепатита С. Болезнь была у него запущена, и нужно было срочно делать пересадку печени. Искали донора, Виктор был в очереди на трансплантацию. Но болезнь вступила в такую тяжелую стадию, что пошли необратимые процессы, начали отказывать другие органы, и его не смогли спасти.

– Каким был ваш последний разговор?

– Он пришел к нам в профсоюз РЭП, что делал регулярно. Спросил: если мне удачно сделают операцию, нужны будут средства, чтобы дальше до конца жизни поддерживать организм, – вы сможете помочь? Я сказал: Витя, ты об этом не думай, найдем все необходимое, в конце концов, шапку по кругу пустим. Говорил он уже тяжело, и улыбки Витиной на лице почти не было.

– Расскажите, пожалуйста, о своей семье.

– Я очень люблю свою жену Аллу. Она прекрасный человек. На ее плечи легло воспитание детей, пока я был занят на заводе, а потом в профсоюзе. С супругой мы вместе учились в институте и работали на одном предприятии. В связи с развалом предприятия она была вынуждена поменять профессию инженера-конструктора на бухгалтера.

Горжусь своими сыновьями. Один из них окончил школу с золотой медалью. Правда, у него были шероховатости с русским языком, ему светила девятка. Можно было пересдать, а он сказал: не пойду, пусть ставят, что хотят. Я тогда попросил: ну ради меня ты можешь пересдать? Получил он в итоге эту десятку. Вручают в школе ему золотую медаль, а он публично подходит ко мне и отдает ее: ты хотел – на. (Смеется – С.).

Младший сын работает компьютерщиком, а старший в сфере рекламной деятельности. Они сами поустраивались, не потребовалось никаких моих усилий, что тоже приятно. У меня есть прелестная внучка Настя, ей 6 лет.

– Как считаете, какой ваш главный недостаток?

– Мне кажется, я прощаю людям то, что не должен прощать. Почему-то всегда хочется дать последний шанс, а от этого иногда страдает дело.

– О чем больше всего сожалеете?

– Я рано ушел из дома. Мама долгое время жила одна, умерла два года назад в Бресте. Сожалею, что уделял ей при жизни мало внимания.

– Чего вам большего всего хочется?

– Граждане Беларуси заслуживают лучшей жизни. Ведь все пришли в этот мир радоваться, а не страдать. Хочется, чтобы наступили необратимые процессы, которые привели бы к тому, чтобы каждый от мало до велика был горд за свою страну, за свой народ. Чтобы каждая семья жила в достатке и в радости.