Игорь Ворошкевич: Свою «бонду» в Возрождение мы внесли

Сегодня лидеру группы «Крама» Игорю Ворошкевичу исполняется 55 лет.

Накануне юбилея легендарный белорусский музыкант дал интервью сайту charter97.org.

- Игорь, поздравляем вас от лица всех наших читателей. 55 лет - время, когда можно подвести определенные итоги. Как бы вы оценили роль групп, в которых играли - «Бонда», «Крама» - в истории белорусской альтернативной музыки? Как они повлияли на белорусскую молодежь?

- Я не могу сказать, что группы, в которых я пел или писал песни, - лучшие белорусскоязычные или просто белорусские музыкальные коллективы. Но я надеюсь, что влияние все-таки было, свою «бонду» в возрождение белорусской культуры мы внесли. Несмотря на то, как все складывалось позднее, несмотря на сегодняшнюю ситуацию. Все-таки надеюсь, что мы что-то сделали, но как оно есть на самом деле — я не знаю.

- Вы очень скромный человек. На ваши музыкальные вкусы повлияли польские группы, но вначале вы пели по-русски. Что вас подтолкнуло к тому, чтобы петь на белорусском языке?

- Я слушал польскую музыку еще в школе. Моя бабушка, мать отца, была полькой. Ее сестра уехала в Польшу, а она осталась тут. И отец мой изучал польский язык. Они, безусловно, слушали Skałdowe, Czerwono-Czarni, Северина Краевского, Чеслава Немана. Я это все слушал, но больше в то время любил Black Sabbath, Led Zeppelin, Deep Purple. Но я находился в таком окружении, где был кусочек польской культуры. Бабушка, к которой я часто ездил в Поставы, разговаривала на белорусско-польской «трасянке», была католичкой. Потом я начал слушать Breakout — это одна из моих любимых польских блюзовых групп. Ее вокалистом был Тадеуш Налепа.

Когда я вернулся из армии, на фоне введения военного положения в Польше у нас пошла волна популярности польского рока. Я тоже им очень увлекся. Англоязычную музыку в то время, кроме некоторых групп, практически не слушал. Уже в институте попал в «Студию 7», через год или два появились белорусские тексты у Сергея Кныша, и мы с Иваном Марковым решили создать белорусскоязычную группу. Само собой так получилось. Ушел Брежнев, почти каждый год стали меняться генсеки, начиналась перестройка. Наверное, все это было в воздухе.

До этого я еще пел песни на байки Кондрата Крапивы. Причем, это еще было до армии.

- Вы - один из основателей белорусского рока. В чем по вашему, его особенность, отличие от подобной музыки в Украине, России, Польше?

- Польский рок не был похож на остальные именно в 80-е годы, потому что сейчас музыканты стали стремиться быть похожими на английские, американские группы, начали петь по-английски. А белорусский рок идет больше путем группы N.R.M. Мне тяжело анализировать, плохо или хорошо, что таких групп, как «Крама», больше нет, я не знаю, но все что я слышу, все, что можно назвать современным лицом белорусского рока, больше напоминает N.R.M. Причем не в лучших красках, к сожалению. Есть интересные музыканты. Мне нравятся Re1ikt, Navi. Причем, не важно в каком стиле они играют рок или поп-рок. Я не музыкальный критик, не слежу за музыкальными новостями. Блокада — не блокада, но по телевизору не показывают белорусских групп. Их, в том числе и «Крамы», нет и на радио, кроме «Радио Столица», наверное...

- А почему сегодня в Беларуси не появляются новые сильные коллективы - такие, какими в свое время были «Бонда», «Мроя», «Крама»?

- Сейчас не то время, сейчас люди более прагматичные. Молодежь другая, более технически образованная. Мы от них очень отличаемся. Нам тяжело соперничать с ними, даже несмотря на то, что я пользуюсь компьютером, имею айфон и знаю, что это такое.

Сегодня люди хотят всего и сразу. Одни хотят на Запад, другие в Россию, третьи... Среди белорусских молодых музыкантов когда-то появилась такая практика: спеть несколько песен по-белорусски и поехать на «Басовішча» в Польшу. Если это обычная мода, то из этого не получится ничего серьезного. Все таки молодежь другая, цели не такие, как у нас.

- А какие цели были у вас тогда, в начале 80-ых?

- Мы были и остаемся романтиками. Как бы это смешно не звучало, но это так. Моя жизнь положена на то, что я делал, и до конца жизни я это буду делать. А тогда мы были молодыми студентами. Только начали разговаривать по-белорусски. Это был достаточно тяжелый процесс, пока мы на самом деле стали сознательными и поняли, что к чему и зачем это надо. Это все происходило, когда разваливался Советский Союз. В группу «Рокіс» - будущую «Краму» - меня вообще пригласили в августе 1991 года, во время ГКЧП в Москве. Все это происходило одновременно. А как пошли события дальше — вы знаете. Наверное, если бы все шло так, как должно было идти — мы бы были, действительно, популярной группой, которую все знают, а так мы — «легенда» (смеется).

- Легенда, потому что вас постоянно запрещали и вносили в «черные списки»?

- На самом деле, я со смехом отношусь к этому слову. Сейчас «Крама» не запрещена, просто за эти годы запретов воспиталось поколение людей, которые вообще не знают, кто мы такие. Название знают, может, пару песен слышали. Мы же не играем попсу. Вот такая странная ситуация: вроде мы известны, а вроде и нет. Если мы могли спокойно собрать в 1990-е большой зал, сейчас это сделать сложно. На наши концерты ходят люди, которые нас любили в то время, а молодежь интересуется другой музыкой.

- Наверное, поэтому с 1993 по 1998 годы «Крама» выдала пять альбомов, а после — за последние 15 лет — только три?

- Если посмотреть антологию любой группы — это всегда так. Сначала один-два альбома в год, а потом перерывы становятся все больше и больше. Вот, например, одна из моих любимых групп Dire Straits — тоже первый, второй, третий, а потом перерывы пошли. «Роллинги» с перерывами выпускают альбомы, AC/DC - тоже, один альбом в три-четыре года.

Интересней всегда создавать что-то, когда ты молодой. Мы когда-то с Леником Вереничем вспоминали «бондовское» время. «Крамовский» этап тоже был интересен. Чем ты становишься старше, тем не то, что тяжелее работать, просто начинаешь больше думать о том, надо ли это или не надо. Время-то уже летит быстрее. Этим и отличается молодость от взрослого возраста.

Почему люди любят больше старые, а не новые альбомы? Я, например, больше люблю альбом Machine Head группы Deep Purple, а вот с Дэвидом Ковердэйлом уже не так их воспринимаю. Позднее мне вообще стало не интересно, что они делают. Pink Floyd — интересно, а Deep Purple — не интересно.

- Выходит, что следующий альбом «Крамы» мы увидим не скоро?

- Не знаю. Мы говорили про людей, у которых нет проблем c записью альбомов. Я раньше писал песни и мог за неделю написать альбом. У меня много музыки. Сейчас же большая проблема с текстами, потому что время изменилось. Сергей Михалок, например, взял агитационную форму. Специальность у него «массовик-затейник», и он знает, что никому не нужны гитарные соло, нужен голый текст, который понятен сразу. Я же так не могу.

Кроме того, я тексты не пишу, не могу откликнуться на ситуацию. Если бы я был поэтом, как Андрей Макаревич, было бы проще. Я пишу музыку, она может быть минорной, мажорной, но она не может откликаться на события. Долгое время думал, хотел про одно спеть, про другое, но не было текстов, поэтому последний альбом получился с метафорами, образами. Возможно, этим мы и отличаемся.

- Вы пели перед тысячами людей, в руках которых были бело-красно-белые флаги. Сегодня даже на тех концертах, где позволяют выступать «Краме», национальная символика - под запретом. Когда, по-вашему, белорусам удастся вернуть бело-красно-белый флаг и «Погоню»?

- Я верю, что это произойдет. Когда? Надежда умирает последней. При всем своем пессимизме, я надеюсь на это. Если бы это зависело только от меня, я бы, наверное, принес себя в жертву ради возвращения национальных символов, но это зависит от разных факторов, от большого количества людей.

Ситуация меняется неожиданно. Как человек, который полностью предан какой-то идее и верит, я думаю что белорусы вернут себе и флаг, и герб, и поймут то, что они белорусы, а не наполовину русские или поляки.

- Сегодня вы имеете возможность выступать перед молодыми белорусами, которые не были свидетелями национального подъема конца 1980-ых - начала 1990-ых. Чего вы ждете от этого поколения?

- Раньше было значительно тяжелее выступать. Когда выходишь на сцену, надо было половину концерта бороться, что бы люди начали петь, хлопать. На самом деле, было очень сложно, как говорят, «завести толпу». Сейчас те, кто знает тексты, с первых слов начинают петь. Молодежь изменилась, она, наверное, больше интересуется нашей музыкой. Уверен, что намного больше людей сегодня говорит по-белорусски, чем в 1980-ые годы.

Ожидание одно - чтобы это для них не было модой, чтобы не было так, что человек учит язык, а потом ему надоело и он бросил, решил, что не получается и будет заниматься чем-то другим. Я надеюсь, что эти люди уверены в себе, образованны, знают, что и как. Будущее будет зависеть от них.

- Как честному музыканту выживать в сегодняшней Беларуси?

- У меня никогда не было много денег, жил достаточно скромно, но всегда знал, что есть люди, которым значительно хуже, чем мне. Все эти белорусские дефолты меня не затронули. У меня никогда не было по одеялом спрятанных тысяч долларов или какой-то недвижимости. Да, не было возможности путешествовать по миру или еще что-то сделать, с теми же альбомами было бы проще. Но есть как есть. Мне хватает, чтобы поддержать и сына, и внучку, и маму.

- А как будете день рождения отмечать?

- Это самый сложный вопрос (смеется). Сейчас такая жара, что у меня просто не работает голова. Думаю перенести празднование дня рождения на концерт, который пройдет 30 августа, а сегодня сына с женой и внучкой пригласить в гости. Никакой помпы не будет.

Все будет на концерте 30 августа в ресторане-броваре «Друзья», который находится на улице Кульман в Минске. Это хорошо, что в день рождения у меня будет возможность спеть для людей, а не сидеть, пить водку и принимать подарки. Главным подарком будет количество пришедших на наш концерт.

Примечание: одно из значений слова «бонда» в белорусском языке — вклад, пай.