Калиновец «Кусь»: Обязательно пойду освобождать Беларусь

Удивительная история белорусского добровольца.

История белорусского добровольца из полка Кастуся Калиновского Александра «Куся» Клочко по-настоящему уникальная.

В ней есть и БРСМ, и участие в «избирательных комиссиях», но в 2020 году он выходит на протест против Лукашенко, а в 2022 году едет в Украину, чтобы воевать за Беларусь.

22 декабря «Кусь» сообщил, что «его почки не пережили Бахмут» и вынужден оставить службу по состоянию здоровья. В интервью сайту Charter97.org доброволец рассказал, что даже в этой жизненной ситуации готов идти освобождать Беларусь.

«Никто не сможет меня убедить, что мы с русскими один народ»

— Вы родились в Барановичах, работали на железной дороге, в одном интервью сказали, что даже были в БРСМ. Каким был ваш путь к Беларуси?

— Я был русскоязычным, но всегда считал белорусский язык родным. При этом на нем не говорил, приучили нас, белорусов, к сожалению, стесняться родного языка, избегать его.

В 1999-м году уже сам был в оппозиции, мне тогда было примерно 17 лет. Был на Площади в 2001-м году 9 сентября. Потом разочаровался, просто отошел от этого всего. Когда попал на железную дорогу, там как раз БРСМ создавался, я в него вступил, потом был даже в «избирательной комиссии», но за Лукашенко никогда не голосовал.

Примерно с 2000-го года я начал интересоваться генеалогией своих предков, расспрашивал бабушек, которые были еще живы, дедушку. Создал генеалогическое дерево, разговаривал с родственниками, все это записывал.

Примерно в 2018-2019 году у меня была операция, я сорвал спину и был три месяца на больничном. Благодаря этому получил возможность попасть в Национальный исторический архив Беларуси, раз 20 туда ездил. Так я еще больше углубился в историю своих предков, нашел потомка последнего помещика, хозяина поместья в деревне Домашевичи.

Для меня открылось очень интересное прошлое, даже мои родители, родившиеся в деревне Домашевичи, половины из этого не знали. Для меня Беларусь началась с открытия истории моей малой родины, это стало таким своеобразным фундаментом. Сейчас Домашевичи — это маленькая деревушка, где-то сто пятьдесят домов. Поместье было сожжено партизанами под конец войны, почти ничего не осталось, только фундамент. Этими землями в свое время владел Ксаверий Неселовский, бригадный генерал Тадеуша Костюшко, который родом из Ляхович.

Теперь, когда я знаю историю своей малой родины, меня колом с места не сдвинешь, никто не сможет меня убедить, что я русский.

«С 2014 года того времени у меня начало меняться отношение к России»

Затем началась война, Россия оккупировала Крым. У меня было двойственное ощущение: ничего себе, россиянам удалось оккупировать полуостров почти без выстрелов. Вторая мысль: а что завтра будет мешать России без единого выстрела, таким же образом ввести войска в Беларусь? А ничего.

С того времени у меня начало меняться отношение к России. В 2019-м году я впервые за последние 18 лет поехал в Минск на протесты против интеграции с РФ. Павел Северинец был организатором этих акций. Помню, мне было страшно туда ехать, это было несанкционированное мероприятие, я знал про последствия. Думал, что будет жесткий разгон, как это было в 2010-м году или в 2017-м во время «Марша нетунеядцев».

Решил принять участие в протестах, потому что воспринимал подписываемые втихаря, за закрытыми дверями и без общественного обсуждения соглашения как сдачу суверенитета Беларуси.

«Мне бы в этой Беларуси жить, которую показывают по телевизору»

— В 2020-м вы присоединились к протестам. Что для вас стало последней каплей?

— Тогда я увидел ложь, которая была вокруг коронавируса, я лично с ней столкнулся — у меня заболел дедушка. Последний пазл сложился.

Когда принимал участие в «выборах», в фальсификациях я не участвовал, но косвенные признаки фальсификации видел.

Раньше были мысли, что, может, это только меня так затрагивает, а в целом в Беларуси все хорошо. Кстати, еще один момент, который сработал, — это телевидение. Раньше любил смотреть новости, может, лет десять назад. А потом был момент, что я смотрю телевизор и думаю: «Блин, интересный такой подход, слушаешь — и все хорошо у нас в стране. А если что-то плохо, то это было когда-то, уже раскрылось, а виновных наказали, всех этих нерадивых директоров колхозов или предприятий». Думаю, а почему же не говорится, что сейчас вот есть что-то плохое, что надо что-то исправлять?

Тогда подумал, что мне бы в этой Беларуси жить, которую показывают по телевизору. Затем просто перестал смотреть телевидение, увидел, что информация как-то странно подается. Я не знал, какое влияние оказывает телевидение, но сейчас, смотря на других людей (не только на белорусов, но и на русских, даже на некоторых украинцев), понимаю, почему телевизор называют «зомбоящиком».

И вот весной 2020-го года я столкнулся с этой ситуацией, с ложью про коронавирус, мол, «он жирный был, поэтому умер», «он не туда пошел, поэтому умер».

Меня очень задела вся эта ситуация.

«Я шел против лжи, которая затронула все сферы жизни в Беларуси»

Решил, что в августе поеду в Минск и выйду на Площадь. Пойти против режима, снова (спустя 18 лет) выйти на Площадь, меня заставила эта ложь. Фальсификации августа 2020-го стали лишь дополнительным триггером.

Потом были задержания кандидатов, жесткий разгон, убийства людей и другие события. Через три месяца меня самого задержали, это было в Барановичах во время обычного чаепития. Я был без национальной символики, идеально (с точки зрения законодательства) себя вел, мы все были трезвые. Меня тогда задерживали пятнадцать ментов, ударили дубинкой, украли деньги. Потом на суде против меня дали лживые показания три сотрудника милиции, мне приписали, что я «оказывал неповиновение».

После выхода из ИВС я написал заявление в Следственный комитет о том, что у меня украли деньги, что было превышение служебных полномочий. До прокуратуры уже не успел дойти, чтобы написать заявление на трех милиционеров, их фамилии у меня были. Даже удивился, когда мне дали протокол со званиями и фамилиями сотрудников милиции, которые давали против меня лживые показания.

Тогда же дал свое первое интервью для местной газеты «Интекс-пресс». Задержали меня 8 ноября, а 14 числа уже вышло это интервью, в которое даже сегодня, в относительной безопасности, мне нечего добавить.

В нем я рассказал про свое задержание, а в конце был главный посыл: люди, белорусы, главное, чего боится режим, — гласность, это самое опасное для него. Поэтому Лукашенко делает все, чтобы мы замолчали. Если вы видите фальсификации, стали свидетелем или против вас совершены какие-то противоправные действия — не молчите. Кричите об этом на каждом углу, рассказывайте людям, что происходит.

Потом полтора месяца я каким-то чудом пробыл на свободе. За это время у меня были различные «активности». Когда я был в БРСМ, мы там политикой не занимались, хотя я понимаю, что означает эта организация. Мы помогали разным приютам, в конкурсах участвовали. Никогда не был актером, но мы вместе с ребятами придумывали разные сценки, диалоги. Помню, что даже какой-то стих написал, а один парень, который грузчиком работал, его как рэп исполнил. Были такие творческие активности, за которые в году 2008-м получил грамоту от исполкома. А в 2020-м году мне, грубо говоря, за то же самое выдали протокол в милиции. Можно сказать, что то, чем занимался в БРСМ, я делал и в 2020-м году, методы те же самые, творческие. Просто использовал эти навыки, полученные в БРСМ, для борьбы с режимом.

Через полтора месяца пришли люди в балаклавах. Я полдня решал, что мне делать, уезжать из Беларуси, оставаться. Помню свои ощущения — почему я должен уезжать, ничего же не нарушал. В нормальной стране за участие в несанкционированном пикете ты получишь только штраф. Но я понимал, что при Лукашенко за это могут быть годы тюрьмы. Сутки еще отсидел бы, но не видел смысла сидеть несколько лет в тюрьме.

Получилось без визы выехать в Литву, в Вильнюс, тогда был гуманитарный коридор. Еще, наверное, месяцев девять у меня было такое неприятное чувство: а своевременно ли уехал. Может, еще какой месяц мог побороться?

А потом в Барановичах начались задержания, многих людей арестовали. Тогда понял, что если бы я тогда не уехал, меня бы обязательно забрали.

«Принял для себя, что диктатура понимает только язык оружия»

— Как вы решились поехать воевать? Почему война в Украине для вас — это и белорусское дело?

— Тут все просто. Конечно, я был за Украину, когда началась война, но меня больше волновали события внутри Беларуси. Возмутило, что территория Беларуси была использована для нападения. В день «референдума», 27 февраля, я был на Лукишской площади в Вильнюсе. Там был митинг против войны в Украине. Вернувшись с этого митинга домой, осознал для себя, что если я сейчас ничего не сделаю, то не имею никакого морального права призывать к чему-то людей в Беларуси. У меня была острая необходимость действовать.

А что делать? Сидя в безопасном Вильнюсе призывать людей к чему-то, когда там белорусы фактически под оккупацией режима и российской империи. И тут мне позвонил знакомый, который рассказал, что в посольстве Украины в Вильнюсе можно записаться в Иностранный легион. Узнал, как это делается, поехал, записался, это было 2 марта. 3 марта мне позвонили, что через четыре часа выезд, готов ли я ехать. «Готов», — ответил я, хотя еще даже вещи после стирки не высохли. 4 марта в шесть утра я был уже в Украине.

Могу выделить два мотива, почему я принял решение ехать в Украину, первый — эмоциональный, второй — трезвое понимание ситуации. Эмоциональная причина — это то, что я воспринял нападение на Украину с территории моей родной Беларуси как второй плевок в лицо со стороны режима Лукашенко. Первым была фальсификация выборов в 2020-м году. Для меня, белоруса, это было личным оскорблением.

На логическом уровне для меня стало понятно, когда Путин поддержал Лукашенко в 2020-м году, а не белорусский народ, что такое Россия для Беларуси. Но тогда я еще верил в мирный протест.

В конце января 2021-го года, через месяц нахождения в эмиграции, я принял для себя, что диктатура понимает только язык оружия, силовой вариант. Выходит, что я, сторонник мирного протеста, понял, что бороться надо не рисованием граффити, видео или пикетированием, а именно сражаться с применением силы. Как это делать? Ответ появился, когда началась полномасштабная война.

«Если мы, белорусы, будем сражаться, мы сможем победить»

Эта война для меня — исторический шанс. За месяц до ее начала услышал от одного известного литовца, поэта Томаса Венцловы, который говорил про становление независимости Литвы, что за свободу можно безуспешно бороться десятилетиями, но реальный шанс получить ее наступает тогда, когда гегемон, который у тебя эту свободу отобрал, становится слабым. Он не может оказывать на твою территорию давление, в этот момент и можно отвоевать независимость. В поражении России в этой войне я увидел шанс для Беларуси получить независимость. Россия будет ослаблена как империя (дай Бог — развалится), и если мы, белорусы, будем сражаться, мы сможем победить.

В момент, когда ехал на войну, русские стояли под Киевом. Я не строил каких-то далеких планов, не думал о победе или чем-то таком, просто ехал оборонять Киев, понимая, что если падет столица, то падет и Украина, тогда у Беларуси не будет шанса на освобождение. Но если Киев выстоит, то этот будет шанс, у нас общий враг с Украиной. Подчеркиваю, это моя позиция, я в Украине воюю не за Украину, а воюю против общего врага, против России.

Спасибо Украине, что дала оружие и возможность бороться против российской империи. Если для украинца главное — это освободить территорию Украины, то для меня это только половина цели. Моя конечная цель — это освобождение Беларуси.

«Первый бой дает понять, как твой организм будет вести себя в экстремальных ситуациях»

— Вы прошли много сражений, можете рассказать о самом запоминающемся бое?

— Самый интересный — это первый бой, нам обещали 10-20 гробов, именно столько из нас должны были погибнуть. Участие было добровольным, из 100 белорусов в этот бой пошли 60 человек. Это была совместная с украинцами операция, штурм деревни Лозовое на границе Херсонской и Николаевской областей. Мы участвовали в этом бою как штурмовики, а штурмовой бой, наверное, самый эмоциональный.

Наша группа выдвинулась с базы, марш-бросок, переправа через реку, поле, лес с минами, штурм деревни. У каждого были разные роли: кто-то участвовал в штурме, кто-то на минометах, кто-то прикрывал. У кого из парней не спроси — там такой блокбастер можно снять. По нам и минометы работали, и вертолеты, и самолет, видимо, был задействован, мы слышали по трофейной российской рации, что «ласточка вылетает». «Коробочки» по нам работали, как минимум — три танка, они навесом по нам стреляли.

Деревню мы взяли, трех россиян в плен захватили. Потом, под конец дня, после непрекращающихся обстрелов, нам дали приказ возвращаться назад за реку. Там тоже был интересный момент, мы с «Брестом» (Иван Марчук) и «Дядькой» (Павел Шурмей) пошли искать раненого украинского офицера, который подорвался на мине, ему в том бою ногу оторвало. Вначале была версия, что он к русским в плен попал и они нас по рации заманивают.

Много было интересного. Скажу, что первый бой дает понять, как твой организм будет вести себя в экстремальных ситуациях. Ни один полигон не покажет этого, только реальные боевые условия. Мне понравилось, понравились мои ощущения, все было интересно. Есть такое мнение, и я с ним целиком согласен, что война в первую очередь — это не кровь, в первую очередь — это пот, а уже потом кровь. Очень тяжело в этом бою было в физическом плане, особенно во время эвакуации раненого.

Этот первый бой был самым эмоциональным. Потом мы уже работали с «миланом» (противотанковый ракетный комплекс совместной разработки Франции, Германии и Италии — ред.), с «сапогом» (СПГ-9 — советский станковый противотанковый гранатомет), это уже не штурмовое оружие. «Милан» работает с «нуля». «Сапогом» мы работали с позиций, расположенных примерно в полутора километрах от линии фронта, используя навесную стрельбу осколочными снарядами для поражения живой силы противника на открытых участках и за легкими укреплениями типа окопов, блиндажей, зданий.

В конце июня 2022 года я вернулся в Вильнюс после «первого» Лисичанска. На второй день моего нахождения в Вильнюсе, 26 июня, под Лисичанском погибло четверо наших ребят (в том числе — «Брест»), двое попало в плен.

В Вильнюсе мне надо было сделать документы, там я пробыл два с половиной месяца и вернулся на войну. В сентябре 2022 года я уже целенаправленно возвращался в Украину, чтобы пойти в расчет ПТРК. Сделал это, потому что ребята под Лисичанском погибли во время сдерживания прорыва колонны российских танков. Бронированная техника россиян пробовала тогда взять в кольцо часть бойцов ВСУ, которые оставались еще там.

Я принял решение, что хочу попасть в расчет ПТРК и бороться с броней.

«Самое главное, что мы сохранили жизни многих наших ребят»

3 октября 2022 был боевой выход, первый после возвращения. Мы были в засаде, на расстоянии от нас ребята штурмовали позиции россиян, а мы прикрывали дорогу с ПТУРом. И в какой-то момент с другой стороны, из лесополосы, которая была «серой», по нам из автоматического оружия начали стрелять россияне. Расчет «милана» — это три человека: командир, я и еще один боец. Нас прикрывала группа «Волколака» (Денис Урбанович), их было пять человек. ПТУР — это оружие не для штурмового боя, явно не для пехоты.

Когда пятерка «Волколака» уже перестреливалась с русскими, наш командир отдал приказ поддержать «Волколака» автоматным огнем (мы ожидали, что русские могут попытаться обойти нас и взять нашу позицию штурмом). Наш командир остался на «милане» следить за дорогой, а мы присоединились к ребятам. Думаю, русских было примерно столько же, сколько нас, их не было особо видно в этой «зеленке». Завязалась перестрелка на расстоянии. В какой-то момент на контролируемую нами дорогу выехал российский танк, чтобы отработать по нашим ребятам, штурмующим окопы русских на соседнем поле.

Наш командир выстрелил из ПТУРа три ракеты, попали одна или две, но почему-то не пробили броню. При этом танк задним ходом отъехал назад за пригорок. Он ни разу не выстрелил по нашим. Вечером мы получили информацию от украинцев, что танк больше своим ходом не поехал, какие-то повреждения мы ему все-таки нанесли. Что было с экипажем — неизвестно. Возможно, контузия или еще что, но самое главное, что сохранили жизни многих наших ребят. Тогда погиб только один человек, но если бы этот танк начал работать по нашим, погибших было бы больше.

В Бахмуте мы работали с «миланом» больше по блиндажам, наблюдательным пунктам. Помню, один раз (тогда еще на восточной границе Бахмута) выстрелили, быстро свернулись, перебежали по траншее, потом через открытое пространство в блиндаж, а через две минуты по тому месту, откуда мы стреляли, отработал вертолет кассетными снарядами. Успели мы укрыться. Танк по нам также выстрелил, но был перелет, снаряд в метрах 50 разорвался.

«Вы попали прямо в блиндаж»

Под новый 2023 год мы начали осваивать «сапог», Мне сначала не нравилось с ним работать, фактически мы использовали его как миномет, который находится на расстоянии от линии фронта. А меня больше всего притягивал «ноль». В штурмовики я особо не стремился, но и минометчиком быть не хотел. А тут мы стреляли навесом, на расстоянии 2-4 километра до цели.

«Я на это не подписывался. Зачем нам этот «сапог»?» — такие мысли были, а потом поработали с ним, понял, что для «милана» целей не так много бывает, а «сапогу» — только снаряды подавай. По блиндажам, по пехоте работать. Понял, несколько раз поработав с «сапогом», что его использование намного эффективне, чем я бы был с автоматом на «нуле», сидя в окопе.

В феврале мой побратим «Ваяр» рацию сдавал после работы с «сапогом» в Бахмуте и украинский офицер ему говорит: «Ты Ваяр? (позывной нашего расчета был «Ваяр») Молодец, давай руку тебе пожму, очень хорошо отработали». Вижу, что «Ваяр» возвращается наш подвал, а глаза как фары в темноте светятся довольные. Я понимаю без слов, что там произошло. Нам еще днем по рации украинцы сказали, что «молодцы, хорошо отработали, спасибо большое».

Он говорит: «Украинский офицер был в штабе, услышал, что я «Ваяр», пожал мне руку, поблагодарил». «Ваяр» выглядел, будто дочка у него родилась. Такие интересные наблюдения.

Cамый запоминающийся момент с «сапогом» — это под Горловкой в конце февраля. Мы работали с украинскими ССО-шниками, нас перекинули туда из Бахмута, нам дали координаты точки блиндажа российского, в 3,5 км от нас. Я сделал рассчеты по «Крапиве» (автоматизированная система для координации между разными родами войск — прим,), но новый «сапог» был, мы не знали, как он стреляет. Говорю «Ваяру», он наводчиком был: «Давай метров 30 отнимем», там все равно нет наших позиций, а у нашего предыдущего «сапога» был перелет от 70 метров, мы это знали и отнимали. Он спрашивает: «Ты уверен?» Говорю: «Уверен». Не знаю почему, интуитивно я предложил это сделать. Он наводится, стреляет — и нам по рации передают: «Вы попали прямо в блиндаж. Давайте еще три «кабанчика» (снаряда) туда же».

«Украинцы, с которым был на «нуле», поддержат освобождение Беларуси»

— В чем вы видите миссию белорусских добровольцев в Украине? Потому что сегодня много кто говорит, что наши парни погибают, может, лучше беречь себя для Беларуси. Что бы вы ответили этим людям?

— Я для себя это давно сформулировал, смотря на наших «штурмовиков», потому что там риск погибнуть выше. Понимаю, что мы должны помогать Украине бороться с Россией, в том числе — на фронте. В Украине белорусы должны выполнить поставленные задачи, однако обязательно сохранить свои жизни.

Ведь никто кроме нас, белорусов, не будет освобождать Беларусь. Поддержать — да, но освобождать за нас — нет. В первую очередь — это наша задача. Кроме нас ее никто не решит. Украинцы нам говорили: «Мы победим и будем помогать вам в освобождении Беларуси». Думаю, что это будет. От тех украинцев, которые были с нами на «нуле», я всегда слышал только слова благодарности. Уверен, что когда придет время, они тем или иным способом поддержат освобождение Беларуси.

Выполнить миссию, выполнить свою задачу в Украине, максимально приблизить поражение России, но сохранить свои жизни для Беларуси. Я вижу такую миссию для белорусов.

«Мои почки не пережили Бахмут»

— На войне в Украине у вас возникли проблемы со здоровьем. Можете нам рассказать про них?

— Я наконец-то прошел ВЛК (военно-лечебная комиссия — прим.). Это главный момент, одна из финальных точек в этой эпопее, которая тянулась последние полгода. Если коротко, то мои почки не пережили Бахмут. Целый февраль наш расчет был на боевых. Тогда мы базировались в подвале в Часовом Яру, это 8 километров от Бахмута, куда мы ездили работать. В подвале был запах плесени, сырости, с потолка капало. Мой побратим брал малярный валик и перед сном проводил им по потолку, чтобы снять конденсат.

Мы все болели и шутили, что батальон не «Волат», а «Омикрон». Тест не делали, но думали, что это коронавирус. У меня была температура 38 плюс-минус, очень глубокий кашель, такого никогда в жизни не было. На морозе в Бахмуте я чувствовал себя нормально, спускаюсь в подвал — начинается приступ.

В конце февраля заметил, что меня начало подташнивать и какой-то привкус во рту. Не понимал, что происходит, думал, что пройдет. Потом у нас была ротация на три недели в марте. Последний раз на боевых я был в апреле 2023-го. Тошнота не проходила, а еще больше становилась. Мы ротировались, поехали отдыхать на базу, а мне было все хуже.

Сдал анализы — и половина показателей зашкаливает: и холестерин, и все остальное. Я даже не знал, что они означают. Проконсультировался с врачом, она сказала, что у меня что-то с почками. Сделал УЗИ. Не буду рассказывать подробности. Три месяца я боролся с болезнью, разные врачи мне встречались.

Процесс был активным, мои почки отмирали. Два с половиной месяца лежал в больнице и мне подбирали лекарства с переменным успехом, уже думал, что все, будет диализ, анализы скакали то вверх, то вниз. Подобрали лекарства, сейчас пью 17 таблеток в день. И по результатам этой болезни меня комиссовали.

По решению ВЛК болезнь связана с защитой отечества, то есть получена во время ведения боевых действий. Недавно мне признали вторую группу инвалидности, таким образом я не могу находиться в ВСУ на контракте, поэтому возвращаюсь сейчас в Вильнюс. Такой у меня кейс.

Хотел добавить, что раньше у меня был армейский фронт, а последние полгода один фронт — это борьба с болезнью, а второй — с украинской бюрократией. Тут очень помогла и девушка из полка Калиновского, которая занимается ранеными, помогла с бумагами, со всеми оформлениями, спасибо ей большое. Это если коротко. Если рассказывать подробно, то очень много нюансов. Много энергии потребовалось, чтобы пройти этот путь, лечение, не все просто было. Все эти бюрократические процедуры — еще тот квест, порой казавшийся неразрешимым.

«В Беларусь готов пойти даже c больными почками»

— Уже решили, чем будете заниматься в Вильнюсе?

— Были предложения остаться в Украине. Но я еду в Вильнюс, подаюсь на беженство. Потом обращусь к врачам, потому что мне надо наблюдаться, в почках идет необратимый процесс, у меня белок держится на очень высоком уровне, это свидетельствует о том, что почки постепенно отмирают. Возможно, необходимо лекарства пересмотреть, для это нужен постоянный нефролог. Вижу, что меня ждет диализ и трансплантация почки, но это будет, возможно, через год, может — через три года, может — больше. Наполовину это от меня зависит, на вторую половину — от обстоятельств. Сейчас таблетки принимаю, на специальной диете, алкоголь не употребляю совсем.

Стараюсь по максимуму готовить в мультиварке, соль не добавляю в еду. Мяса можно лишь 60 граммов в день. Такие ограничения, которых надо придерживаться, чтобы отложить процесс диализа. В Вильнюсе, как я уже сказал, подаюсь на беженство, буду решать вопрос с трудоустройством, с лечением.

Планирую стать на ноги более-менее, потому что три года на первое место я ставил свою главную цель — освобождение Беларуси, а свои личные планы — на второе место. Но освобождение Беларуси как и было моей целью, так и остается.

В Вильнюсе вижу своей деятельностью распространение белорусскости. Это язык, история, культура. Считаю, что это первоначальный фундамент — это то, с чего начинается все. У меня так. Если бы у меня не было этого национального фундамента, если бы я забыл, кем были мои предки, то я бы давно сломался, остановился, разочаровался. Был бы просто трудовым эмигрантом, условно говоря. Но моя цель как была, так и остается — распространение белорусскости и, как я полушуточно- полусерьезно говорю, что в Беларусь готов пойти даже без почек. На самом деле, я думал про это.

В Беларуси можно и погибнуть, освобождая ее. Даже если это путь в один конец. И по мере того, как буду решать свои бытовые вопросы, оставшуюся энергию буду направлять на приближение поражения России, освобождение Беларуси. Пусть и другими средствами. Потому что я считаю, что язык — это тоже оружие.

Еще один важный момент, если мы о почках говорим, мой командир, когда узнал, что меня комиссуют, спросил: «Кусь», ты же на войне здоровье потерял. Ты, может, жалеешь об этом?» Я ответил, что не жалею, а если меня вернуть назад и сказать, что в конце 2023 года твои почки наполовину не будут работать, то я все рано поехал бы на войну, единственное — надевал бы носки потеплее и пояс из волчьей шерсти (про носки и пояс — шучу).

Для меня моя судьба, мой путь, который я прошел, — нематериальная ценность. У меня есть цель, и я к ней иду.

«Герои года — белорусы действия»

— Александр, скоро Новый год, время подводить итоги. Кто, на ваш взгляд, главный герой 2023 года?

— Есть разные сферы. Нельзя сравнивать травоядного с хищником. Кто лучше? Каждый в своем лучший. Поэтому, если брать с боевой точки зрения, то в 2023 году я из живых назову Дениса «Волколака» Урбановича, из погибших — это «Мышь» (Мирослав Лозовский), безусловно. Если брать белорусов внутри страны, то это тот белорус (я не знаю фамилий), который несмотря ни на что находится в Беларуси и продолжает бороться против режима Лукашенко и имперской России. Какая это борьба — это второстепенный вопрос. У каждого свои возможности, готовность рисковать, вот белорус действия — герой 2023 года для меня.

Белорусские партизаны, белорусы, которые всю жизнь разговаривали на белорусском языке или перешли на белорусский язык, для меня это герои.

За границей — не знаю. Много их. Баскетболистка Екатерина Снытина, ее белорусскоязычный инстаграм, ее дух, ее вера в победу.

На уровень с добровольцами я также поставил бы политзаключенных, людей, сидящих за свою гражданскую позицию. Это Полина Шарендо-Панасюк, Николай Статкевич, Павел Северинец и другие политзаключенные, кто не сломался и продолжает борьбу даже в условиях заключения.

Также стоит отметить волонтеров в Украине, среди них — не так много белорусов, но они есть. Эти люди помогают и военным, и гражданскому населению, они тоже герои 2023-го года.

— На что сегодня надеяться белорусам? На что сегодня надеетесь вы?

— Считаю, что надеяться в первую очередь надо на самих себя. Мы, белорусы, сильные. Просто еще не все знаем об этом. Возьмем пример Украины. Если бы Украина не начала надеяться на саму себя в первые дни войны, если бы не начала оказывать сопротивление — никто Украине не помогал бы, сегодня она была бы под оккупацией.

Иногда бывают ситуации, когда все вокруг говорят, что у тебя не получится, но я отвечаю, что попробую. И я призываю всех белорусов в наступающем году действовать по этому принципу. Когда вы сомневаетесь или вам говорят, что ничего не получится, все потеряно, отвечайте на это себе и другим: «Я попробую».

Если мы не попробуем — у нас никогда не получится, а если мы попробуем — у нас может получиться. А когда у нас получится — все окружение, которое находится вокруг нас, начнет помогать.

Очень много раз с начала протестов слышал, что не получится, а я пробовал и странные вещи происходят: приходит поддержка, что-то получается.

Никто не будет нас уважать, пока мы не начнем бороться. Никто не будет с нами считаться, пока мы не начнем защищать. Надо бороться за свое или исчезнуть как нация.

Вы можете поддержать сайт Charter97.org следующим образом:

РАСЧЕТНЫЙ МУЛЬТИВАЛЮТНЫЙ СЧЕТ ДЛЯ ПОЖЕРТВОВАНИЙ:

Название банка: Bank Millennium S.A.
Адрес: ul. Stanislawa Zaryna, 2A, 02-593, Warszawa
IBAN: PL97116022020000000216711123
SWIFT: BIGBPLPW
Название владельца счета: Fundacja “KARTA ‘97”
Назначение платежа: Darowizna na cele statutowe

Связаться с нами можно по адресу charter97@gmail.com